Ганнибал – Битва при Каннах

Автор: Strateg, 29 Сен 2011

Битва при Каннах, 216 г. до н.э. – вершина полководческого гения Ганнибала. Похожий тактический замысел Ганнибал пробовал использовать еще в битве при Требии. Но не смог реализовать его полностью. Римляне прорвали центр построения Ганнибала. После очередного поражения в битве при Тразименском озере римские войска, возглавляемые диктатором Фабием Максимом избегали крупных сражений с пунами. И вот новый горячий римский консул Теренций Варрон рвется в бой. Битва при Каннах закончилась окружением и почти полным уничтожением Ганнибалом превосходящего противника.

На самом деле не только консул Терренций Варрон спешил дать решительный бой Ганнибалу. Так постановил римский сенат, но с небольшим уточнением: “кончить войну мужественно и достойно отечества, когда наступит благоприятный для того момент (!)”. Второй консул – Эмилий Павел – пытался выждать благоприятный момент. Варрон считал, что ровное место возле реки Ауфид и деревни Канны обезопасит легионы от засад карфагенян. Но он не учел превосходство конницы пунов.

Римляне собрали огромное войско, во многом состоящее из новобранцев. Полибий, 3.107: “Решено было вести войну восемью легионами, чего раньше никогда не было у римлян; при этом в каждом легионе числилось без союзников до пяти тысяч человек. Как сказано выше, римляне набирают ежегодно четыре легиона, а легион имеет в себе около четырех тысяч пехоты и двести человек конницы. Если же предстоит более важное дело, тогда каждый легион составляют из пяти тысяч пехоты и трехсот человек конницы. Что касается союзников, то пехота их равняется по численности римским легионам, конница же обыкновенно втрое  многочисленнее римской. Половина этого числа союзников и два легиона даются каждому из двух консулов и отправляются на войну. Для большей части войн употребляются один консул и два легиона, а также вышеупомянутое число союзников: лишь в редких случаях римляне пользуются единовременно для одной войны всеми военными силами. В описываемое нами время римляне находились в такой тревоге и в таком страхе за будущее, что решили употребить на войну единовременно не четыре только, но восемь легионов.” Полибий оценивает силы пехоты римлян в 80 тыс. человек, конницы немногим более 6 тыс. человек.

Ливий приводит общую сумму войска в 87 200 человек. 22.36:”Увеличено было войско, но сколько прибавили пехоты и конницы и сколько какого рода оружия, об этом писатели говорят по-разному. Одни говорят, что войско пополнили десятью тысячами новобранцев; другие, что было набрано четыре новых легиона, чтобы, воюя, располагать восемью легионами; в легионе увеличено было число пехотинцев и всадников; к каждому добавили по тысяче пехотинцев и по сотне всадников – всего в легионе теперь было пять тысяч пехоты и три сотни всадников; союзники выставляли вдвое больше всадников, а пехоты – столько же. Ко времени битвы при Каннах войско состояло, как пишут некоторые, из восьмидесяти семи тысяч двухсот человек.”

Возможно, он добавляет подкрепления римлянам из Сиракуз. Ливий, 22.37: “Царь (Сиракуз – Гиерон)  знает, что в пехоте и коннице служат только римляне и латины, но в легко вооруженных вспомогательных отрядах он видел и чужеземцев. Поэтому он отправил к ним тысячу лучников и пращников, они превосходно сражаются с балеарцами и маврами, вообще со всеми, кто владеет метательным оружием… Пращников, лучников и припасы передали консулам.” Полибий, 3.75: “Римляне обратились также с просьбою о помощи к Гиерону, который и послал им пятьсот критян и тысячу пелтастов.”

Силы карфагенян оценены Полибием: 40 тыс. пехоты и более 10 тыс. конницы. По Полибию римляне в большом лагере на время боя оставили 10 тыс. человек. Однако нигде не говориться, что это были именно триарии, как предполагают некоторые современные авторы. Это вполне могли быть 10 000 новобранцев, упомянутых Ливием.

Ганнибал так же оставил в своем лагере сильный гарнизон. Оба этих лагеря располагались по отношению к полю боя за рекой Ауфид и войска, выстраиваясь перед битвой переправлялись через реку. Римляне еще имели второй – малый лагерь с той стороны реки, где произошло сражение.

Первоисточники об одной из великих битв истории античности. Ливий, Аппиан, Полибий, Плутарх – Ганнибал в битве при Каннах.

Тит Ливий «История Рима от основания города», 22.45-49

Битва при Каннах

“И вот, на следующий день Варрон, командовавший в свою очередь, подал, не посовещавшись с товарищем, сигнал к выступлению, выстроил войско и перевел его через реку. Павел шел с ним: он мог не одобрить его решение, но не мог отказать ему в помощи.  Перейдя реку, они присоединили к себе тех, кто стоял в меньшем лагере, и выстроили все римское войско в таком порядке: на правом фланге (он был ближе к реке) римская конница, а за ней пехота; крайние на левом фланге – конница союзников, а за ней их пехота, в середине строя примыкавшая к легионам; на передней линии стояли копейщики и другие легковооруженные из вспомогательных войск. Консулы находились на флангах: Теренций на левом, Эмилий на правом, серединой строя командовал Гемин Сервилий (консул предыдущего года).

Ганнибал на рассвете, выслав вперед балеарцев и других легковооруженных, перешел реку; переводя каждую часть, он тут же указывал ей место в строю: конных испанцев и галлов поставил он ближе к реке на левом фланге против римской конницы; нумидийских конников – на правом; в середине строя стояла пехота; по краям африканцы, а между ними испанцы и галлы. Африканцев на вид можно было бы принять за римлян, потому что оружие у них было римское, подобранное после битвы при Требии и еще больше – у Тразименского озера, У галлов и у испанцев щиты были вида почти одинакового, а мечи различные: у галлов очень длинные с закругленным клинком; у испанцев, которые в бою больше колют, чем рубят, – короткие и острые. Племена эти внушали особенный ужас и огромным ростом воинов, и всем их обличьем: галлы, обнаженные до пупа, испанцы в туниках ослепительной белизны, окаймленных пурпуром. Пехоты в строю было сорок тысяч, конницы – десять. Левым крылом командовал Газдрубал, правым – Магарбал, центром – сам Ганнибал с братом Магоном. Случайно или сознательно, но оба войска были поставлены боком к солнцу, что было очень удобно для тех и других – пунийцы стояли лицом к северу, римляне – к югу; но ветер – местные жители называют его волтурном – дул римлянам прямо в лицо, неся тучи пыли, он засыпал ею глаза, мешая зрению.
Поднялся крик, завязалось сражение между легковооруженными из вспомогательных войск, выбежавшими вперед, затем испанские и галльские конники, стоявшие на левом фланге, сшиблись с конниками римского правого фланга, но сражались совсем не по правилам конного боя: бились лицом к лицу – обойти неприятеля было невозможно: с одной стороны река, с другой – выстроившиеся пехотинцы. Противники, двигаясь только вперед, уперлись друг в друга. Лошади сбились в тесную кучу, воины стаскивали друг друга с коней. Сражение уже стало превращаться в пешее. Бились ожесточенно, но недолго – римских конников оттеснили, и они обратились в бегство. К концу конного боя в сражение вступила пехота, вначале, пока ряды испанцев и галлов не были расстроены, противники и силами, и духом были друг другу равны, наконец римляне после многократных усилий потеснили врагов, наступая ровным плотным строем на выдвинутую вперед середину их строя, своего рода клин, который был недостаточно крепок, так как строй здесь был неглубок. Затем, тесня и преследуя побежавших в страхе врагов, римляне разорвали середину строя и ворвались в расположение неприятеля и, наконец, не встречая сопротивления, дошли до африканцев, которые были поставлены на отведенных назад флангах того самого выступа в середине строя, где были испанцы и галлы. Когда их потеснили, вражеская линия сначала выровнялась, а затем, прогибаясь, образовала посередине мешок, по краям которого и оказались африканцы. Когда римляне неосторожно туда бросились, африканцы двинулись с обеих сторон, окружая римлян, и заперли их с тыла. Теперь римляне, выигравшие без всякой пользы для себя первый бой, бросив испанцев и галлов, которых сильно побили с тыла, начали новое сражение с африканцами. Оно было неравным не только потому, что окруженные сражались с окружившими, но и потому, что усталые бились со свежим и бодрым врагом.

Уже и на левом фланге римлян, где против нумидийцев стояла союзническая конница, завязалось сражение. Сначала оно шло вяло, и враги применили пунийскую хитрость. Около пятисот нумидийцев в своем обычном воинском снаряжении, но еще и с мечами, спрятанными под панцырем, прискакали как перебежчики со щитами за спиной к римлянам; они вдруг соскочили с коней, бросили под ноги неприятеля щиты и дротики и были приняты в середину строя, затем их отвели в самый тыл и велели там оставаться. Они и не трогались с места, пока сражение не разгорелось и не захватило все внимание сражавшихся; тогда-то, подобрав щиты, валявшиеся среди груд убитых, они напали на римский строй с тыла, разя воинов в спину и подсекая поджилки. Потери были велики, но еще больше – страх и сумятица. Кое-где римляне, перепугавшись, бежали, а кое-где бились упрямо, ни на что не надеясь. Карфагенским войском в той части поля, где римляне побежали, командовал Газдрубал; он вывел из строя нумидийцев, которые сражались вяло, и послал их в погоню за беглецами, а испанских и галльских конников присоединил к африканцам, которые, убивая врагов, уже утомились больше, чем от сражения.
В другой части бранного поля Павел, хотя и тяжело раненный в самом начале сражения камнем из пращи, с плотным строем солдат не раз нападал на Ганнибала: охраняемый римскими конниками, он в нескольких местах заставил солдат вновь идти в бой; под конец конники спешились, видя, что у консула уже нет сил справляться с конем. Рассказывают, что Ганнибал, узнав о приказе консула всадникам спешиться, воскликнул: «Лучше б, связав их, привел ко мне!»
Всадники сражались пешими; победа неприятеля была несомненной, однако побежденные предпочитали умирать, не сходя с места, но не бежать. Победители, досадуя на тех, кто мешал полной победе, стали избивать тех, кого отогнать не смогли. Немногих уцелевших, усталых от боя и ран, все-таки отогнали: началось беспорядочное бегство; кто мог, вскакивал на своего коня и несся прочь. Гней Лентул, военный трибун, проезжавший мимо верхом, увидел консула: он, весь в крови, сидел на камне, «Луций Эмилий, – обратился к нему Лентул, – ты один неповинен в сегодняшнем поражении, и боги должны бы тебя пожалеть; пока у тебя есть еще силы, я подсажу тебя на коня и пойду, прикрывая, рядом. Не омрачай этот день еще смертью консула; и так хватит слез и горя». «Хвала твоей доблести, Гней Корнелий, – ответил консул, – не теряй времени, попусту сокрушаясь; его и так мало – спеши, спасайся из вражеских рук. Уходи, объяви всенародно сенаторам; пусть, пока еще не подошел враг-победитель, укрепят Рим и усилят охрану; Квинту Фабию скажи, Луций Эмилий помнил его советы, пока жил, помнит и теперь, умирая. Меня оставь умирать среди моих павших солдат: я не хочу второй раз из консула стать обвиняемым и не хочу стать обвинителем своего коллеги, чтобы чужою виной защищать свою невиновность». За этим разговором их застигла сначала толпа бегущих сограждан, а потом и врагов: не зная, что перед ними консул, они закидали его дротиками; Лентула из переделки вынес конь. Тут повсюду началось общее беспорядочное бегство.
Семь тысяч римлян укрылись в меньшем лагере, десять – в большем, тысяч около двух – в самой деревне, в Каннах; здесь они сразу же были окружены Карфалоном и его конниками, так как деревня не была укреплена. Второй консул не присоединившись – то ли случайно, то ли намеренно, – ни к какому отряду беглецов: с пятьюдесятью примерно всадниками добрался до Венузии. Убито было, говорят, сорок пять тысяч пятьсот пехотинцев и две тысячи семьсот конников – граждан и союзников почти поровну. В числе убитых были два консульских квестора, Луций Атилий и Луций Фурий Бибакул, двадцать девять военных трибунов, несколько бывших консулов, бывших преторов и эдилов (среди них Гней Сервилий Гемин и Марк Минуций, бывший в предыдущем году начальником конницы, а несколько лет назад – консулом); убито было восемьдесят сенаторов и бывших должностных лиц, которые должны были быть включены в сенат: люди эти добровольно пошли воинами в легионы. Взято в плен в этом сражении было, говорят, три тысячи пехотинцев и тысяча пятьсот всадников.”

Описание битвы при Каннах у Аппиана выглядит наименее достоверным. Тут и ветер и пыль мешают римлянам и являются едва ли не главными причинами поражения. Пунийская хитрость и засада мешает победить римским легионам.

Аппиан Александрийский «Римская история», 7.4.19-26

Битва при Каннах

“Римляне были построены в три ряда, отстоящих друг от друга на небольшое расстояние, причем каждая часть их имела пеших в центре, а легковооруженных и всадников — с обеих сторон. Полководцы же стояли так: в центре Эмилий, на левом фланге Сервилий, Теренций же — с теми, которые стояли на правом фланге, каждый имел при себе по тысяче отборных всадников, чтобы они помогали попавшим в затруднительное положение. Так построились римляне.

Ганнибал, зная прежде всего, что в этой местности регулярно около полудня начинал дуть юго-восточный ветер, подымавший тучи пыли, занял такое место, где ветер дул бы им в спину; затем он заранее поместил в засаду на холм, поросший кустарником и изрезанный оврагами, всадников и легковооруженных, которым приказал, когда фаланги столкнутся и завяжется горячее дело и когда начнет дуть ветер, оказаться в тылу у неприятелей. А пятистам кельтиберам он велел вдобавок к длинным мечам надеть под одежду другие, более короткие мечи, сказав, что он сам, когда нужно, даст знак, что им делать. Все войско и он разделил на три части и всадников поставил на флангах широко растянутым строем, чтобы, если будет возможность, окружить врагов. На правом крыле он поставил брата своего Магона, на другом — племянника Ганнона; середину же он занял сам, так как ему была известна опытность Эмилия. С ним было две тысячи отборных всадников, а Магарбал, имея тысячу других, остался в резерве, чтобы помочь, если увидит, что свои попали где-нибудь в затруднительное положение. Действуя так, он затягивал время до второй половины дня , ожидая, чтобы поскорее начался ветер.

Когда зазвучали трубы и фаланги подняли крик, сперва легковооруженные стрелки, пращники и камнеметатели с обеих сторон, выбежав на середину, начали между собой сражение, после же них двинулись в бой и фаланги. Много тут было и крови и поту, так как с обеих сторон сражались с воодушевлением. В это время Ганнибал дает знак всадникам окружить вражеские фаланги, но римские всадники, хотя их было меньше, чем врагов, храбро сопротивлялись им и, растянув свой строй так, что он стал очень тонким, тем не менее бились очень решительно, и особенно те, которые стояли на левом фланге по направлению к морю. Поэтому Ганнибал и Магарбал вместе пустили на них тех всадников, которых имели вокруг себя, считая, что они своим ужасным варварским криком устрашат противников. Но те и этих встретили твердо и без страха.

Поскольку и эта попытка потерпела неудачу, Ганнибал дал знак пятистам кельтиберам. Они, выбежав из строя, бросились к римлянам и протягивали им щиты, копья и мечи, которые были у них на виду, как будто они были перебежчиками. Сервилий, похвалив их, тотчас взял у них оружие и поставил их назад в одной, как он думал, одежде; он не считал целесообразным связывать перебежчиков на глазах врагов и не подозревал их, видя их в одних хитонах, да и времени подходящего не было среди такого напряжения боя. Другие отряды ливийцев, подняв сильный крик, сделали вид, что они бегут к горам. Этот крик был знаком для скрывавшихся в оврагах, чтобы они бросились на преследующих. И тотчас же легковооруженные и всадники показались из засады; одновременно поднялся сильный и удушливый ветер, с тучей пыли, дуя в лицо римлян; и это мешало им более всего видеть, что делается впереди у врагов. И удары копий и стрел у римлян во всех отношениях были слабее из-за противного ветра, у врагов же удары были более меткими, так как ветер подталкивал бросаемое ими оружие. Римские же солдаты, не видя ничего перед собой, не могли ни уклоняться от ударов, ни сами как следует бросать, сталкиваясь друг с другом; их ряды приходили в полное замешательство.

Тогда, видя, что наступил указанный им момент, те пятьсот кельтиберов, вытащив из-за пазух короткие мечи, убили первыми тех, позади кого они стояли; затем, схватив их более длинные мечи, щиты и копья, они напали по всей линии, устремляясь от одних на других, не щадя себя; и они-то и произвели главным образом наибольшее избиение, так как стояли позади всех. Большие и ужасные беды поразили тогда римлян: с фронта их теснили враги, с флангов они были окружены бывшими в засаде и избивались неприятелями, перемешивавшимися с ними. Они не могли повернуться против последних из-за наступавших на них с фронта, да и узнать их было не легко, так как у них были римские щиты. Сверх всего прочего римлянам особенно мешала пыль, так что они даже не могли понять, что происходит, но, как бывает при замешательстве и страхе, им все представлялось в больших размерах: им казалось, что и бывших в засаде было гораздо больше, также и относительно пятисот: хотя они знали, что их пятьсот, но им казалось, что все римское войско окружено всадниками и перебежчиками; и вот, повернув тыл, они беспорядочно побежали; первыми те, которые были на правом фланге, причем Теренций сам показал им пример к бегству; после же них — стоявшие на левом фланге, начальник которых Сервилий бросился к Эмилию, и около них собрались все лучшие из всадников и пехотинцев, около десяти тысяч.

Полководцы, а за ними все, которые были на конях, соскочив с коней, стали сражаться пешими, окруженные всадниками Ганнибала. И много блестящих подвигов совершили они, будучи опытными и храбрыми и, находясь в безнадежном положении, нападая на врагов, исполненные гнева; их истребляли отовсюду, и, разъезжая верхом вокруг них, Ганнибал то подстрекал своих, призывая покончить с этим остатком, чтобы довершить свою победу, то стыдил и упрекал, что, победив такое множество, они не могут одолеть немногих. Римляне же, пока с ними были Эмилий и Сервилий, и нанося сами удары и терпя большой урон, все же оставались в строю; когда же пали их полководцы, они, сильным натиском пробившись через середину врагов, стали разбегаться в разные стороны, одни — в лагери, которых было два, куда уже собрались бежавшие до них; и всех их оказалось около пятнадцати тысяч: Ганнибал, окружив лагерь, приставил к ним стражу; другие — около двух тысяч — бежали в Канны. Эти две тысячи сдались Ганнибалу. Немногие бежали в Канусий, а остальные в одиночку рассыпались по лесам.”

Ближе всех к описываемым событиям жил Полибий, труды которого принято считать достаточно достоверными.

Полибий «Всеобщая история», 3.113-116

Битва при Каннах

“Между тем Гай, очередь которого в главнокомандовании наступала на следующий день, разом двинул войска из обоих лагерей, лишь только показалось солнце. По мере того, как воины из большого лагеря переходили реку, он тут же строил их в боевую линию; потом присоединил к ним воинов из другого лагеря, поставил их в одну линию с теми так что все войско обращено было лицом к югу. Римскую конницу Гай поместил у самой реки на правом крыле; к ней в той же линии примыкала пехота, причем манипулы поставлены были теснее, чем прежде, и всему строю большая глубина, чем ширина. Конница союзников поставлена была на левом крыле. Впереди всего войска в некотором отдалении поставлены легкие отряды. Всей пехоты, считая и союзников, было до восьмидесяти тысяч человек, а конницы немного больше шести тысяч.

В это же самое время Ганнибал переправил через реку балиарян и копейщиков и выстроил их впереди войска; остальные войска вывел из-за окопов и, переправив через реку в двух местах, выстроил против неприятеля. У самой реки, на левом фланге, против римской конницы он поставил конницу иберов и кельтов, вслед за ними половину тяжеловооруженной ливийской пехоты, за нею пехоту иберов и кельтов, а подле них другую половину ливиян. Правый фланг заняла нумидийская конница. Построив всю рать в одну прямую линию, Ганнибал выдвинулся вперед со стоявшими в центре иберами и кельтами; к ним присоединил он остальное войско таким образом, что получалась кривая линия наподобие полумесяца, к концам постепенно утончавшаяся. Этим он желал достигнуть того, чтобы ливияне прикрывали собою сражающихся, а иберы и кельты первыми вступали в битву.

Ливияне вооружены были по-римски; всех их снабдил Ганнибал тем вооружением, какое было выбрано из доспехов, взятых в предшествовавших битвах. Щиты иберов и кельтов были сходны между собою по форме, а мечи тех и других сильно разнились: именно иберийским мечом одинаково удобно колоть и рубить, тогда как галатским можно только рубить, и притом на некотором расстоянии. Ряды кельтов и иберов поставлены были вперемешку; кельты не имели на себе никакого одеяния, а иберы одеты были в ко­роткие туземные льняные хитоны, отделанные пурпуром, что придавало воинам необычайный и внушительный вид.

Всей конницы у карфагенян было до десяти тысяч, а пе­хоты вместе с кельтами немного больше сорока тысяч. Пра­вым флангом римлян командовал Эмилий, левым Гай, центр занимали консулы предшествующего года, Марк и Гней. У карфагенян левое крыло занимал Гасдрубал, пра­вое Ганнон, в центре находился сам Ганнибал вместе с бра­том Магоном. Так как римское войско обращено было, о чем сказал я выше, к югу, а карфагенское к северу, то восходя­щее солнце не мешало ни одному из них.

 Когда произошла первая схватка между передовы­ми войсками, легкие отряды вначале сражались с равным успехом; но с приближением к римлянам иберийской и кельтской конницы с левого фланга карфагенян завязалась жестокая битва по способу варваров. Не наблюдался более обычный порядок сражения, по которому отступление сме­няется новым нападением; сражающиеся разом кинулись друг на друга и спешились, дрались один на один. Наконец легкие отряды карфагенян одолели; хотя все римляне сра­жались отважно и стойко, но очень многие из них были уби­ты в самой схватке, а остальных неприятель погнал вдоль реки, рубил и избивал беспощадно. Тогда на место легковооружен­ных заступили пешие войска, и они ударили друг на друга. Некоторое время ряды иберов и кельтов выдерживали бой и храбро сражались с римлянами; но затем, подавляемые тяжелою массою легионов, они подались и начали отсту­пать назад, разорвав линию полумесяца. Римские манипу­лы стремительно преследовали врага, без труда разорвали неприятельскую линию, потому что строй кельтов имел незначительную глубину, между тем как римляне столпи­лись с флангов, к центру, где шла битва. Дело в том, что у карфагенян фланги и центр вступили в битву не разом, центр — раньше флангов, ибо кельты, выстроенные в виде полумесяца, выпуклою стороною обращенного к неприяте­лям, выступали далеко вперед от флангов. В погоне за кельтами римляне теснились к центру, туда, где подавался неприятель, и умчались так далеко вперед, что с обеих сто­рон очутились между тяжеловооруженными ливиянами, на­ходившимися на флангах. Ливияне правого фланга сдела­ли поворот влево и, наступая справа, выстраивались против неприятеля с фланга. Напротив, левое крыло ливиян, сделав такой же оборот слева направо, строилось даль­ше : самое положение дел научало их, что делать. Вследствие этого вышло так, как и рассчитывал Ганнибал: в стремитель­ной погоне за кельтами римляне кругом отрезаны были ли­виянами. Не имея более возможности вести сражение по всей линии, римляне в одиночку и отдельными манипулами дрались с неприятелями, теснившими их с боков.

Хотя Луций с самого начала стоял на правом флан­ге и участвовал в битве конницы, но пока еще он не был убит. Ему хотелось исполнить обещание, данное в речи к воинам, и самому участвовать в каждом деле, а потому, со­знавая, что участь всей битвы зависит от легионов пехо­ты, он верхом на лошади прискакал к центру, сам кинулся в бой и рубил неприятелей, в то же время ободряя и вооду­шевляя своих воинов. Но подобным образом действовал и Ганнибал: и он с самого начала находился в той же части войска. Нумидяне, с правого фланга нападавшие на непри­ятельскую конницу левого фланга, не причиняли неприя­телю большого урона и сами не терпели такового благода­ря обычному у них способу сражения; тем не менее, непре­рывно нападая на римлян со всех сторон, они лишали их возможности действовать. Затем, когда на помощь нумидянам подоспело войско Гасдрубала, истребившее, за весь­ма немногими исключениями, стоявшую у реки конницу, тогда конница римских союзников, издали завидя наступ­ление неприятеля, подалась назад и начала отступать. В этот момент Гасдрубал, как рассказывают, придумал мудрую, со­ответствующую обстоятельствам меру, именно: принимая во внимание многочисленность нумидян и зная, насколько они опасны и страшны для неприятеля, разом обратив­шегося в бегство, он предоставил бегущих на волю нуми­дян, а сам устремился на место сражения пехоты с целью поскорее помочь ливиянам. Подойдя к римским легионам с тыла и тотчас разом в нескольких пунктах направив на них ряды своей конницы, Гасдрубал ободрил ливиян, а на римлян навел смущение и ужас. В это самое время пал в схватке тяжело раненный Луций Эмилий, человек, всегда до последней минуты честно служивший отечеству, как подобает каждому. До тех пор, пока римляне составляли круг и сражались лицом к лицу с неприятелем, оцепившим их кольцом, они держались еще; но стоявшие на окружно­сти воины падали один за другим; мало-помалу римляне теснимы были со всех сторон все больше и больше, нако­нец все легли на месте, не исключая Марка и Гнея, консу­лов предшествующего года, людей доблестных и в битве показавших себя достойными сынами Рима. Пока шла эта смертоносная битва, нумидяне преследовали бегущую кон­ницу, большую часть воинов перебили, других скинули с лошадей. Лишь немногие спаслись бегством в Венузию, в числе их и римский консул Гай Теренций, человек, постыд­но бежавший и власть свою употребивший во зло собствен­ной родине.

Так кончилась битва римлян и карфагенян подле Канны, битва, в которой и победители, и побежденные от­личились величайшею храбростью. Ясно свидетельствуют об этом самые последствия. Так, из шести тысяч конницы в Венузию спаслось бегством вместе с Гаем семьдесят че­ловек, и около трехсот человек из союзников укрылись врас­сыпную по городам. Что касается пехоты, то из нее в сра­жении взято было в плен около десяти тысяч человек; были и другие пленные, не участвовавшие в деле; из участвовав­ших в битве бежало в окрестные города лишь около трех тысяч человек. Все остальные числом около семидесяти тысяч человек пали с честью в сражении. Как в этот раз, так и раньше победе карфагенян наибольше помогла мно­гочисленность конницы. Будущим поколениям преподан был этим урок, что для войны выгоднее иметь половинное количество пехоты сравнительно с неприятельскою и ре­шительно превосходить врага в коннице, нежели вступать в битву с силами, совершенно равными неприятельским.

Из Ганнибалова войска кельтов пало около четырех ты­сяч, иберов и ливиян тысячи полторы, конных воинов около двухсот. Взятые в плен римляне были в стороне от сра­жения по такому поводу: Луций оставил у своей стоянки десять тысяч пехоты с тем расчетом, чтобы они, если Ган­нибал не позаботится об охранении лагеря и выведет в поле все войска, напали на неприятельский обоз во время битвы и завладели им; если же Ганнибал, предугадывая будущее, оставит в лагере значительный гарнизон, то настолько же уменьшатся силы неприятеля для решительной битвы. Пле­нение римлян произошло приблизительно при таких обсто­ятельствах: достаточно сильный гарнизон оставлен был Ган­нибалом у стоянки, и лишь только началась битва, римля­не согласно сделанному распоряжению повели приступ против воинов, оставленных в карфагенских укреплениях. Первое время карфагеняне выдерживали натиск одни, а когда положение их сделалось трудным, явился Ганнибал, который везде уже покончил со сражением, теперь помог своим, обратил римлян в бегство и запер их в их собствен­ной стоянке; при этом две тысячи неприятелей было уби­то, все прочие взяты в плен. Точно так же нумидяне прину­дили к сдаче и привели пленными в лагерь тысячи две кон­ных воинов, которые обращены были в бегство и укрылись в укреплениях этой страны.”

Плутарх «Сравнительные жизнеописания» Фабий Максим

Битва при Каннах

“Ганнибал употребил две хитрости: во-первых, воспользовался положением, обратившись спиной к ветру, который дул сильно, подобно палящему вихрю, и, поднимая тяжелую пыль с песчаных и открытых полей, устремлял ее выше карфагенской фаланги на римлян, и, уда­ряя им в лица, заставлял их отворачиваться и расстраиваться; во-вторых, ус­троил войско следующим порядком: отборнейших и храбрейших воинов по­ставил по обеим сторонам центра; а центр составил из самых дурных воинов и дал ему вид клина, который выдавался далеко впереди ополчения. Обоим крылам дано было приказание: когда римляне опрокинут центр и, устремясь на отступающих, ворвутся в фалангу, между тем как строй вдался бы внутрь и составил некоторую впадину, то быстрым движением напасть с боков, обсту­пить их и запереть сзади. Это-то было причиной величайшего поражения римлян. Как скоро центр отступил и преследующие римляне вступили в средину, Ганнибалова фаланга, переменив положение, приняла вид полуме­сяца, и предводители отборных войск, поворотив быстро одни направо, дру­гие налево, напали на их невооруженные бока и всех, не успевших спастись бегством до отступления, изрубили и истребили.

Говорят, что с римской конницей случилось нечто весьма странное. Па­вел Эмилий был свержен с лошади, которая, по-видимому, получила рану. Окружавшие его, один после другого, слезали с лошадей и защищали его пешие. Конные, увидя это, как будто бы дан был всем знак, соскочили с лошадей и пешие сражались с неприятелями. Ганнибал сказал при этом: «Этого-то мне больше хотелось, нежели всех их взять пленными». Писате­ли пространнейших историй описывают все это обстоятельнее.

Что касается до консулов, то Варрон с немногими убежал в город Венусию; Павел Эмилий в тесноте и вихре бегущих, имея тело, наполненное многими стрелами, вонзенными в ранах, и душу, обремененную глубочай­шей горестью, сидел на камне, ожидая последнего удара от руки неприяте­лей. Не многие могли узнать его по причине крови, обагрявшей голову и лицо его. Самые друзья и служители прошли мимо, не распознав его. Один Корнелий Лентул, молодой благородный человек, увидел, узнал его, соско­чил с лошади и, подведя ее к нему, просил его сесть и спасти себя для со­граждан своих, которые тогда больше, нежели когда-либо, имели нужду в хорошем полководце. Павел отвергнул просьбу и принудил юношу со сле­зами сесть на лошадь; потом подал ему руку и, приподнявшись, сказал ему: «Возвести, Лентул, Фабию Максиму и сам будь свидетелем того, что Павел Эмилий до самого конца пребыл тверд в его намерениях и нимало не пре­ступил данного ему обещания; но побежден прежде Варроном, а потом Ган­нибалом». После этих слов он отпустил Лентула; сам бросился в толпу уби­ваемых и кончил жизнь свою. Говорят, что в сражении пало пятьдесят ты­сяч римлян; в плен взято четыре тысячи. После сражения в обоих станах поймано не менее десяти тысяч.”

После победы при Каннах Ганнибал не решился осадить Рим. Но многие италийские города стали переходить на его сторону. Вторая Пуническая война продолжалась. Однако в битве при Каннах выжил молодой Публий Корнелий Сципион, прозванный позже Африканским. Судьба уготовила ему победу над Ганнибалом в битве при Заме.

Рубрики: Великие битвы истории
Метки: великие битвы