Великие битвы: битва при Аргенторате

Автор: Strateg, 05 Дек 2014

В середине 4 в., пока шла гражданская война между Констанцием и Магненцием, племена франков и алеманнов прорвали римский лимес по Рейну.  В 357 г. Юлиан (Отступник), которого Август Констанций Второй назначил Цезарем (второе лицо в государстве на тот период), в битве при Аргенторате (Страсбурге) противостоял превосходящим силам алеманнов. Флавий Клавдий Юлиан, не имевший боевого опыта, склонный более к наукам и культуре, смог навести порядок в провинциях, подготовил и воодушевил немногочисленную римскую армию и отбросил варваров. После победы при Аргенторате армия провозгласила Юлиана Августом.

Римляне планировали захватить алеманнов в клещи. С одной стороны на варваров двигалась армия Юлиана, с другой стороны из Италии выступила 25 тысячная армия магистра пехоты Барбациона. Барбацион расположил свой лагерь под городом Равраки (Реймс). Алеманны стремительно напали на римские патрули и солдат, собиравших хлеб, захватили обоз и загнали бегущих в Равраки. Барбацион оставил армию в гарнизонах и удалился в Рим интриговать против Юлиана. Объединив племена, варвары решили покончить с Юлианом. Количество войск алеманнов в источниках возможно преувеличено.

Наиболее подробное описание сражения дает нам Аммиан Марцеллин – римский офицер, служивший в армии Юлиана в восточном походе и написавший позднее капитальный труд “История”. Дополняет описание битвы при Аргенторате Либаний в надгробной речи Юлиану. Но сначала приведем совсем краткое описание битвы у Зосима, Новая История, 3.3: “Обнаружив, что большая часть галльских армий была разбита, и варвары беспрепятственно пересекали Рейн, доходя почти до приморских городов, Юлиан  произвел смотр оставшихся сил. Видя ужас солдат в этой провинции при одном упоминании варваров, тогда как вверенный ему Констанцием отряд численностью в 360 человек был способен скорее молиться, нежели сражаться, как я уже говорил, цезарь пополнил ряды легионов новобранцами и принял много добровольцев. Юлиан подумал и о вооружении. Найдя старое оружие в одном из городов, цезарь привел его в порядок и роздал солдатам. Когда лазутчики доложили ему, что огромное число варваров пересекло Рейн близ Аргентората, цезарь тотчас же отправился туда со своей импровизированной армией и, вступив в бой, одержал победу, значение которой трудно преувеличить, ибо в битве этой 60 тысяч неприятельских воинов было убито и еще больше утонуло, пытаясь переплыть Рейн. Следует отметить и то, что сделал цезарь после победы. У него имелся хорошо проверенный в походах отряд в шестьсот всадников, на чью силу и опыт он настолько полагался, что зачастую сильно рисковал. Когда началась битва, вся армия с жаром бросилась на врага, и римляне овладели инициативой, но тут конница нарушила ряды и начала отступать. И хотя сам цезарь и другие воины устремились за всадниками и призывали разделить победу, конница не пожелала принять участия в сражении. Цезарь был особенно сердит на нее, так как всадники оставили своих соотечественников варварам, но он не наказал их, как того предписывал закон. Вместо этого Юлиан одел их в женскую одежду и перед тем как изгнать, провел через весь лагерь, полагая, что для мужественных солдат такое наказание будет хуже смерти. Результат оказался благоприятным как для цезаря, так и для воинов: во время второй войны с германцами они, вспоминая о своем позоре, были одними из тех немногих, кто отважно сражался.”

Битва при Аргенторате

Аммиан Марцеллин, История, 16.12 

“… цари алеманнов Хонодомарий и Вестральп, а также Урий и Урзицин с Серапионом, Суомарием и Гортарием, собрали в одном месте все свои силы и избрали позицию близ города Аргентората, (предполагая, что Цезарь, опасаясь окончательного поражения, отступил, тогда как он тогда был занят завершением укреплений своего лагеря. Их наглость, высоко поднявшую свою голову, усилил один перебежчик-скутарий, который перешел к ним после отступления бежавшего вождя (Барбациона) из страха наказания за совершенное им преступление. Он сообщил, что с Юлианом осталось только 13 тысяч человек – такое число и было с ним в действительности, хотя варвары в диком бешенстве стягивали отовсюду исполненные боевым задором силы.

Уже золотящими лучами блистало солнце, когда под звуки труб стала медленным шагом выступать пехота, прикрытая на обоих флангах кавалерией, среди которой были отряды катафрактариев и стрелков, грозный род оружия. И так как расстояние от места, с которого двинулось римское войско, до вала варваров было 14 левг, т. е. 21 миля  то, в разумной заботе как о пользе дела, так и безопасности Цезарь отозвал ушедшую было вперед легкую кавалерию и, водворив обычными возгласами спокойствие, держал к расположившимся вокруг него клиньями войскам речь в свойственном ему любезном тоне.

… бодрое настроение поддержано было полным сочувствием высших чинов, особенно префекта претория Флоренция, который полагал, что немедленное вступление в бой, хотя и является делом рискованным, имеет под собой серьезное основание, пока варвары стоят в густых колоннах. Если же они рассеются, то – говорил он – при свойственной солдатам склонности к возмущениям, не удержать их от бунта; они возмутятся, что победа вырвана у них из рук, и могут решиться на опрометчивые поступки.

Войска тронулись вперед и дошли до отлогого холма, покрытого спелым уже хлебом, находящегося недалеко от берега Рейна. С его вершины сорвались неприятельские разведчики, три всадника, и поспешили к своим, чтобы известить о приближении римского войска; а один пехотинец, который не мог за ними последовать, был захвачен быстрым нападением наших и показал, что германцы переходили через реку три дня и три ночи. Когда наши командиры увидели, что враги уже поблизости строятся в тесные клинья, они остановились и выстроили несокрушимую стену из людей первой шеренги, шеренги со знаменами и старших в рядах. С такими же предосторожностями стали и враги в своем строю по клиньям.

И когда они (враги) увидали, что вся конница, как раньше сообщил о том вышеназванный перебежчик, выставлена против них на правом крыле, все, что у них были конные силы, они поместили на левом крыле в сомкнутых рядах. Но среди всадников разместили они легкую пехоту, что было вполне целесообразно. Они знали, что конный боец, как бы ни был он ловок, в схватке с нашим клибанарием, держа узду и щит в одной руке и копье на весу в другой, не может причинить вреда нашему закованному в железо воину; а пехотинец в опасную минуту боя, когда все внимание сражающегося сосредоточено на противнике, незаметно подкрадываясь по земле, ударом в бок коню может свалить всадника, если тот не побережется, и без затруднения убить его.

Построившись таким образом, варвары укрепили свой правый фланг хитро укрытыми засадами. Предводительствовали над всеми воинственными и дикими полчищами Хонодомарий и Серапион, превосходившие властью других царей. Преступный зачинщик всей этой войны, Хонодомарий, с пунцовым султаном на голове, смело выступал, полагаясь на свою огромную силу впереди левого крыла, где предполагался наиболее ожесточенный бой. Конь под ним был в пене, в руке его торчало копье ужасающих размеров, блеск от его оружия распространялся во все стороны; прежде – храбрый солдат, теперь – полководец, далеко превосходивший всех остальных. Правое крыло вел Серапион, тогда еще юноша с едва опушившимися щеками, но не по летам деятельный и энергичный. За ними следовали ближайшие к ним по власти цари, числом пять, десять царевичей, большое количество знатных и 35 тысяч воинов, которые были собраны из разных племен отчасти по найму за деньги, отчасти по договору в силу обязательства взаимной помощи.

И уже при грозном звуке труб Север, командовавший левым крылом римлян, приблизился к рвам, служившим прикрытием для неприятелей: по их военному плану, оттуда должны были внезапно появиться залегшие в засаду и произвести полное замешательство. Север бестрепетно остановился и, заподозрив военную хитрость, не пытался ни отступать, ни двигаться вперед.

Жаждавший великих опасностей Цезарь увидел это и со свитой в двести всадников в карьер бросился к пешему строю, чтобы обратиться, как требовал того опасный момент, к людям. Говорить ко всем не позволяло широкое протяжение поля битвы и густое построение стянутой в одно место значительной части войска. Он мчался среди вражеских стрел, соблюдая при этом, конечно, осторожность, и призывал к храбрым подвигам как знакомых ему в лицо, так и незнакомых: «Пришел момент сразиться, давно желанный для меня и для вас, который раньше вы сами вызывали вашим буйным требованием вступить в бой». А когда подъезжал к другим, построенным во второй линии в самом хвосте, то говорил так: «Вот, товарищи, настал давно желанный день, который побуждает нас всех вернуть римской державе подобающий ей блеск, смыв все прежние пятна позора. Вот они, варвары, которые в своей ярости и диком безумии отважились выступить навстречу нашей доблести на гибель себе».

Повторяя подобные обращения, которые он многократно произносил перед солдатами, Юлиан выстроил большую часть армии против первой линии варваров. Вдруг раздался негодующий ропот алеманнских пехотинцев. В один голос кричали они, что царевичи должны сойти с коней и встать в ряды с ними, чтобы, в случае неудачи, нельзя им было покинуть простых людей и легко ускользнуть. Узнав об этом, Хонодомарий сам тотчас соскочил с коня и его примеру последовали без промедления и остальные; никто из них нисколько не сомневался в том, что победа будет на их стороне.

И вот, по обычному сигналу труб о начале боя, сошлись обе стороны с большим напором. Сначала полетели стрелы, и германцы бросились вперед быстрым бегом, не думая об осторожности; размахивая оружием в правых руках, они ринулись, скрежеща зубами, на турмы наших всадников; развевающиеся их волосы от чрезвычайного ожесточения становились дыбом, яростью пылали их глаза. Наши воины не подались назад; закрыв свои головы щитами, они устрашали врага взмахами мечей и смертоносными выстрелами. В самый разгар боя всадники храбро держали свой тесный строй, пехота укрепляла свои фланги, образуя фронт тесно сплоченной стеной щитов. Поднялись густые облака пыли, и сражающиеся передвигались с места на место: наши то оказывали сопротивление, то подавались назад. Некоторые варвары, опытнейшие бойцы, припадая на одно колено, старались так отбросить врага. Упорство с обеих сторон было чрезвычайное, и рука сходилась с рукой, щит сталкивался со щитом, небо оглашалось громкими криками торжествующих и падающих. В то время как левое крыло, наступая, опрокинуло страшным натиском огромную силу напиравших германцев и с громким криком шло на варваров, наша конница, занимавшая правый фланг, неожиданно в беспорядке попятилась назад. Но первые шеренги бегущих задержали последние, и прикрытая легионами конница оправилась и вошла опять в бой. Это произошло потому, что во время перестройки рядов панцирные всадники увидели, что их командир легко ранен, а один их товарищ свалился через голову своей упавшей лошади и был раздавлен тяжестью вооружения. Они бросились врассыпную и произвели бы полный беспорядок, топча пехотинцев, если бы те, собравшись в тесный строй и поддерживая друг друга, не устояли недвижимо на месте.

Когда Цезарь издали увидал, что конница ищет спасения в бегстве, он погнал во весь опор своего коня и задержал ее, словно задвинув засов. Узнав его по прикрепленному к верхушке длинного копья пурпурному лоскутку, остатку разорванного дракона, трибун одной турмы остановился и смущенный и бледный поспешил назад, чтобы восстановить боевую линию. И, как обычно поступают при сомнительных обстоятельствах. Цезарь высказал им свой упрек в мягкой форме: «Куда это, храбрецы, мы отступаем? Вернемся к нашим, чтобы хоть разделить их будущую славу, если мы их неразумно оставили в их борьбе за благо государства».

Когда алеманны отбросили и рассеяли нашу конницу, то навалились на строй пехоты в надежде, что теперь, когда сломлена уже бодрость сопротивления, им удастся погнать ее назад. Но когда они сошлись лицом к лицу, то долго шел бой с равными шансами успеха для обеих сторон. Корнуты и бракхиаты, закаленные в боях, нагонявшие страх уже внешним своим видом, издали громкий боевой клич. Начинаясь в пылу боя с тихого ворчанья и постепенно усиливаясь, клич этот достигает силы звука волн, отражающихся от прибрежных скал. Дротики и стрелы со свистом летели тучей с той и другой стороны, и среди пыли, поднявшейся от движения людей и не оставлявшей никакого просвета, скрестились мечи, столкнулись тела.

В пылу гнева расстроив свои ряды, варвары вспыхнули как пламя и старались ударами мечей разбить заслон щитов, который закрывал наших на манер черепахи. Заметив это, на помощь товарищам поспешили быстрым бегом батавы вместе с «царями ( regibus – регии) » (страшный отряд, который может вырвать находящихся в самой крайней опасности из пасти смерти, если благоволит случай) и грозно раздавались трубные сигналы, и люди бились с напряжением всех сил.

Но алеманны, яростно вступив в бой, все более воодушевлялись и в порыве бешенства готовы были уничтожить все, что стояло у них на пути. Тучей продолжали лететь метательные копья, дротики и стрелы с железными наконечниками; в бою лицом к лицу бились кинжалами, сокрушали мечами панцири, и раненые, не потерявшие еще всей своей крови, поднимались с земли, чтобы биться с еще большим остервенением. Равные сошлись здесь с равными: алеманны были сильнее телом и выше ростом, наши – ловчее благодаря огромному опыту; те – дики и буйны, наши – спокойны и осторожны; те полагались на свой огромный рост, наши – на свою храбрость.

Римлянин иногда отступал под натиском оружия с тем, чтобы снова подняться, а алеманн, если чувствовал слабость в ногах, припадал на левое колено и сам бросал вызов врагу – высшая степень упорства. Внезапно вынесся вперед с боевым воодушевлением отряд знатнейших, среди которых сражались и цари. Сопровождаемый простыми воинами, он дальше других врезался в наш боевой строй и, открывая себе путь, дошел до легиона приманов, который был помещен посередине нашего боевого порядка – эта позиция называется «преторианским лагерем». Но наши солдаты укрепили свой строй, сплотившись в рядах, и представляя из себя как бы крепкую башню, с бóльшим воодушевлением возобновили бой; уклоняясь от ударов и прикрываясь по способу мирмиллионов  они кололи врага в бок мечом, если тот в гневе открывался. Алеманны, готовые пожертвовать жизнью за победу, пытались прорвать сомкнувшийся строй наших. Из-за множества мертвых тел, падших под ударами приободрившихся римлян, выступали уцелевшие еще варвары; но повсюду раздававшиеся стоны умирающих заставили их в ужасе остановиться.

Наконец алеманны пали духом: остатка энергии хватило только на бегство. Они спешили уходить как можно скорее по различным тропинкам, подобно тому как из середины волн бурного моря моряки и кормчие спешат выбраться, не разбирая, куда их уносит ветер. Добившись такого успеха, победители стали еще яростнее наступать; от частых ударов притуплялись у них острия мечей, под ногами валялись блестящие шлемы и щиты. Варвары, напротив, оказались в крайне опасном положении, и так как груды трупов преграждали им выход, то они искали спасения в протекавшей позади них реке, представлявшей единственный путь для спасения. Наши солдаты, двигаясь бегом в полном вооружении, без устали теснили врагов. Некоторые из тех, полагая, что могут спастись от гибели своим умением плавать, бросались в реку. Предвидя со свойственной ему быстротою соображения возможность опасных последствий, Цезарь с трибунами и другими командирами удерживал строгим окриком своих, чтобы никто из них в пылу преследования не бросился в быструю пучину реки. Подчиняясь этому распоряжению, наши, стоя на берегу, поражали германцев метательным оружием, и те, кто быстротой своей успел спастись от смерти, бросаясь в реку, погружались под тяжестью своего тела на самое дно. Лишь немногие, плывшие на щитах, могли преодолеть силу течения, направляясь наискосок, и с разными трудностями достигали противоположного берега.

Между тем царь Хонодомарий нашел возможность бежать. Пробираясь через груды мертвых тел, он с небольшим числом телохранителей спешил по возможности быстрее уйти в свой лагерь, который он смело разбил поблизости от римских укреплений. Когда он уже приближался к берегам реки, ему пришлось обходить топкое место, залитое болотной водой. Тут он попал на вязкий грунт и свалился с коня, но тотчас выбрался, несмотря на тяжесть своего тучного тела, на соседний холм. Но как только его узнали – а скрыть, кто он был, он не мог, так как его выдало прежнее высокое положение, – тотчас бегом бросилась за ним когорта с трибуном во главе и оцепила поросшую лесом возвышенность, опасаясь нападать открыто, чтобы в густых зарослях не попасть в засаду. Увидев это, Хонодомарий совершенно пал духом, вышел один и сдался на милость победителя. Его свита численностью 200 человек и три близких друга, считая бесчестьем пережить царя и не умереть за него, если выдастся такая судьба, дали схватить себя.

Пало в этой битве с римской стороны 243 солдата и 4 офицера: трибуны корнутов Байнобавд и Лайпсо, командир катафрактариев Иннокентий и один офицер в звании трибуна, имя которого мне неизвестно. Из алеманнов насчитали 6000 трупов, лежащих на поле брани, и целые груды мертвых тел унесла река в своих волнах. Возвеличившись выше занимаемого им положения и более могущественный благодаря совершенным им подвигам, чем предоставленной ему властью, Юлиан провозглашен был Августом единодушным криком всей армии.”

Битва при Аргенторате

Либаний, Надгробная речь Юлиану. (orat. XVIII) 54-60.

“И он (Юлиан) решил, что каждое крыло должны занять всадники, а центр предоставлен быть гоплитам, лучшие же воины обоих родов оружия находиться вокруг цезаря на правом фланге. Требовалось, чтобы это расположение осталось незамеченным врагами, но того не дозволила низость нескольких перебежчиков. Когда же стала происходить переправа варваров, цезарь помешать ей не заблагорассудил, хотя и была к тому возможность, но и не захотел сразиться, напав на малую часть их, но ринулся на них, когда их было уже тридцать тысяч, раньше, чем подошло во много раз большее полчище.

Между тем у варваров, все проведавших, храбрейшая часть войска построена была против отборной части римлян, а на правом крыле они поместили вспомогательный отряд, который они спрятали под прикрытием рва, заросшего высокою стеною частого камыша, — местность та была болотистой , где засевших было не видно. Однако они скрылись от взоров римлян, стоявших на крайнем левом крыле, но как только последние их заметили, с боевым кличем двинувшись беглым маршем, они преследовали их, подняв их с их места, и привели, благодаря им, в беспорядок около половины варварского войска, так как бегство передних рядов вызывало бегство следующих за ними. …в этой битве вышло так, что каждая сторона и побеждала, и терпела поражение. Именно верх одерживало с каждой стороны левое крыло, так что правое крыло римлян, окружавшее цезаря, было теснимо, отборные отборными. Даже знаменоносцы, которые наиболее приучены сохранять строй, и те не соблюли обычая. Но как только они подались, цезарь зычным голосом сказал, что в случае поражения все города запрутся для них и никто не дает им пропитания, и присовокупил в заключение, что, если они решили бежать, то придется им, сперва его убив, потом уже удариться в бегство, так как, пока жив, он того не допустит, при этом он указываете им на тех из варваров, которых гнали обратившие их в бегство римляне.

Когда же те одно услыхали, другое увидали, и ело вами были пристыжены, а бегству врагов порадовались, они повернули во фронт и снова вступили в бой, и позор этот прекратился, и всякий принимался преследовать врага. Дело дошло до того, что и охрана обоза, что находился на вершине горы, возгорелась желанием принять участие в деле. А когда они устремились и стало очевидно их спешное наступление, они внушили варварам представление о прибыли войска, и никто уже не хотел оставаться на месте. Так равнину покрыло восемь тысяч трупов, Рейн устилали утопленники, жертвы неумения плавать, у острова реки переполнились трупами, когда победители двинулись на тех, что прятались в лесах. Варварам, и самым далеким, уносимые потоком трупы и доспехи приносили весть о битве.”

Как видно по описанию битвы при Аргенторате, как бы римляне не усиливали конницу, ведущую роль по прежнему играет стойкая пехота. Разделение пехоты на несколько линий помогло Юлиану сдержать натиск германских клиньев. Пехота римлян выстроена тесным строем, используя стену щитов. В большом количестве с обеих сторон используется метательное оружие.

Рубрики: Великие битвы истории
Метки: великие битвы