Великие битвы: Гай Юлий Цезарь – Битва при Руспине
Автор: Strateg, 28 Март 2012
Битва при Руспине, 46 г. до н.э. едва не закончилась поражением для Цезаря. Гай Юлий Цезарь, после победы, одержанной в битве при Фарсале, продолжил гражданскую войну против помпеянцев, собравших в Африке значительные силы. На стороне помпеянцев, возглавляемых Сципионом и Катоном, воевали нумидийцы царя Юбы. Среди командиров помпеянцев были такие известные легаты Помпея как Афраний и Петрей, а так же ученик Цезаря – Тит Лабиен. Незадолго перед высадкой Цезаря в Африке был окружен нумидийцами и погиб его сторонник Курион. Ситуации, в которых оказались Курион и Цезарь во многом схожи с битвой при Каррах, когда в окружении парфян оказалась армия Красса. Но, Гай Юлий Цезарь – это не Курион и не Марк Красс. Талант полководца, безграничная вера солдат и невероятная удача позволяли Цезарю находить выход из самых тяжелых ситуаций. Интересно сопоставить эти великие битвы.
Нужно отметить, что в битве при Руспине рядом с Цезарем не было его знаменитого 10 легиона. Перед африканским походом легионы взбунтовались, после речи Цезаря солдаты раскаялись и просили вести их на врага. Самое страшное наказание постигло 10 легион. Цезарь решил распустить ветеранов по домам. Легионеры с трудом упросили полководца продолжить войну. Но первую высадку в Африке Цезарь совершил с другим легионом, а 10 легион переправился позже. В битве при Руспине из 10 легиона с Цезарем оказалось по воле случая всего несколько человек. Интересно сравнение опыта легионеров самим Цезарем:
“…При нем (Цезаре) были чрезвычайно храбрые легионы из ветеранов – 7-й, 8-й и 9-й; большие надежды подавала и отборная молодежь 11-го легиона, прослужившая уже восемь (!!!) лет, но по сравнению с остальными пока еще не приобретшая себе репутации такой же боевой опытности и храбрости.
Противостояли Цезарю, кроме республиканских легионов, нумидийцы, которых римляне оценивали очень высоко: …на Цезаревых легионеров напали нумидийцы и легковооруженные; последние, отличаясь изумительным проворством, привыкли сражаться в рядах всадников и вместе и единовременно с ними набегать и отбегать. Они делали это часто, нападали на юлианцев во время их движения, убегали от наступавших, ближе не подходили, вообще сражались своеобразно и довольствовались нанесением ран издали дротиками.
…Тем временем нумидийские конные отряды стали справа и слева выскакивать с холмов и окружать войско Цезаря кольцом, а часть их нападала на его арьергард. Если тем временем три-четыре Цезаревых ветерана оборачивались и изо всех сил пускали копья в наступающих нумидийцев, то те все до одного, в количестве более двухсот, повертывали тыл, а затем, снова повернув лошадей против его войска, в разных местах собирались, на известном расстоянии преследовали легионеров и бросали в них дротики.
Для борьбы с такими разнородными неприятельскими войсками Цезарь стал учить своих солдат не как полководец ветеранов, одержавших ряд блестящих побед, но как фехтмейстер новичков-гладиаторов, наставляя их, на сколько шагов они должны отступать от врага, как они должны против него становиться, на каком расстоянии оказывать сопротивление, когда выбегать, когда отходить и грозить наступлением, с какого места и как пускать копья. Дело в том, что неприятельская легковооруженная пехота чрезвычайно тревожила и беспокоила наше войско, так как всадников она отпугивала от сражения вследствие гибели лошадей, а легионных солдат утомляла своей быстротой: действительно, как только атакуемые ею тяжеловооруженные солдаты останавливались и переходили в контратаку, те быстро убегали и этим легко спасались от гибели.
Это тем более беспокоило его (Цезаря), что он еще не имел дела с неприятельскими легионами и не представлял себе, как он будет держаться против этой конницы и легковооруженной пехоты (действительно замечательной), если к ней прибавятся еще и легионы.”
Аппиан, “Гражданские войны”, 2.45
Битва при Утике
“…Курион, жарким летом, около третьего часа дня, песчаной и безводной дорогой повел свои главные силы на Сабурру. Ибо если и оставалась кое-какая зимняя влага, она была высушена жаром солнца, а реку же занимал Сабурра и сам царь, который находился там же. Введенный в заблуждение, Курион поднялся на холмы с войском, измученным усталостью, зноем и жаждой. Когда враги увидели его в таком состоянии, они начали переходить реку в полной боевой готовности. А Курион с весьма неразумной смелостью начал спускаться с холмов, ведя совершенно ослабевшее войско. Когда его окружили всадники номадов, он на некоторое время отступил и стянул войско. Но теснимый врагом, Курион снова отступил на холмы. Азиний Поллион в начале несчастья бежал с немногими людьми к лагерю в Утике, чтобы Вар как-нибудь не напал на него при известии о поражении Куриона. Последний, храбро сражаясь, пал вместе со всем наличным войском, так что за Поллионом никто не вернулся в Утику. Таков оказался результат битвы на реке Баграде. Отрезанная голова Куриона была доставлена Юбе.”
Подражатель Цезаря, “Африканская война”
Гай Юлий Цезарь – Битва при Руспине
“…Тем временем, когда Цезарь уже продвинулся от лагеря приблизительно на три мили, его конные разведчики и разъезды дали ему знать, что невдалеке замечено неприятельское войско. И действительно, вслед за этой вестью стала показываться масса пыли. Тогда Цезарь отдал приказ спешно вызвать всю конницу, которой у него в данный момент было немного, и стрелков, вышедших с ним из лагеря также в малом количестве; когортам же он приказал медленно идти за ним в полном порядке, а сам отправился вперед с немногими вооруженными. И когда издали уже можно было разглядеть неприятелей, он приказал солдатам на ровном поле надеть шлемы и готовиться к бою. Общее число их было: тридцать когорт, четыреста всадников, пятьсот пятьдесят стрелков.
Тем временем неприятели, во главе которых стояли Лабиэн и Тиберий Пацидей, выстроили прямую, очень густую боевую линию необыкновенной длины, и притом не из пехоты, но из конницы. Между всадниками они поставили легковооруженных нумидийцев и пеших стрелков, и при этом так густо, что цезарианцы издали приняли этот фронт за исключительно пехотный. Правый и левый фланги были подкреплены большими конными силами. Тем временем Цезарь построил (в длину) простую линию, насколько это позволяла малочисленность его отряда; стрелков он поставил впереди линии, а конницу — на правом и на левом флангах, приказав ей позаботиться о том, чтобы не быть обойденной многочисленной конницей неприятеля: ибо он думал, что при таком построении войска ему придется сражаться с пехотными частями.
Обе стороны выжидали, кто начнет бой, но Цезарь не трогался с места, понимая, что, ввиду малочисленности своего отряда, ему приходится бороться с огромным множеством врагов не столько храбростью, сколько хитростью. В это время неприятельская конница вдруг стала развертываться, распространяться в ширину, занимать холмы, принуждать к развертыванию и ослаблению конницу Цезаря и вместе с тем готовиться к обходу. Конница Цезаря с трудом держалась против такой массы. Когда тем временем центры обеих армий сделали попытку пойти друг на друга в атаку, внезапно вместе с всадниками выскочили из густых эскадронов легковооруженные нумидийские пехотинцы и начали метать дротики в нашу легионную пехоту. Каждый раз, когда при этом их атаковали цезарианцы, их всадники бежали назад; а пехотинцы тем временем держались до тех пор, пока снова не выскакивали всадники и не помогали своей пехоте.
Цезарь замечал, что этот необычный род боя расстраивает ряды его солдат при выбегании их вперед: действительно, пехотинцы, отходя слишком далеко от знамен в погоне за всадниками, обнажали фланги и попадали под удары дротиков ближайших к ним нумидийцев, а неприятельские всадники легко избегали пускаемых нашей пехотой копий тем, что быстро обращались в бегство. Ввиду этого он отдал приказ по рядам, чтобы ни один солдат не отходил от знамен дальше чем на четыре фута. Тем временем конница Лабиэна, полагаясь на свое численное превосходство, не поколебалась начать обход небольшого цезаревского отряда. Малочисленные юлианские всадники утомлялись от напора массы врагов, их лошади были переранены, и им приходилось мало-помалу отступать, а враг все сильней и сильнее теснил их. Таким образом, в одно мгновение вся пехота Цезаря была окружена неприятельской конницей, все его боевые силы были сбиты в каре и принуждены были сражаться, точно загнанные за решетку.
Лабиэн верхом с непокрытой головой разъезжал вдоль первой линии; он ободрял своих, а иногда обращался к Цезаревым легионерам со следующими словами: Что ты там, новобранец? Ты такой задорный? Даже и вас он одурачил своими речами? На большую опасность он, по правде сказать, толкнул вас. Я вас жалею. Тогда один солдат сказал ему: Я, Лабиэн, не новобранец, но ветеран 10-го легиона. Тогда Лабиэн говорит: Я не вижу здесь знамен 10-го легиона. Тогда солдат отвечал: Теперь ты узнаешь, кто я. С этими словами он сбросил с головы шлем и, пустив изо всех сил копье, которое он нацелил на Лабиэна, тяжело ранил в грудь его коня и прибавил: Лабиэн, знай, что это в тебя целится солдат 10-го легиона. Однако все были охвачены ужасом, и особенно все новобранцы озирались на Цезаря и думали только о том, как бы увернуться от неприятельских копий.
Тем временем Цезарь понял намерения врагов и приказал как можно более растянуть фронт, а каждую вторую когорту заставил сделать поворот и стать так, чтобы одна когорта была перед знаменами, а другая сзади. Этим маневром он прорвал правым и левым флангом неприятельское кольцо и, отрезав одну часть от другой, напал изнутри на неприятельскую конницу и пехоту и метанием снарядов обратил ее в бегство. Однако, не увлекаясь преследованием и боясь засады, он отступил назад к своим: то же сделала и другая часть его пехоты и конницы. Далеко отогнав неприятелей и нанеся им большие потери ранеными, Цезарь после этого сражения начал в полном боевом порядке отступление в свой лагерь.
Тем временем появились М. Петрей и Гн. Писон с тысячью шестьюстами отборных нумидийских всадников и с довольно многочисленной нумидийской пехотой на помощь своим, прямо с похода. Тогда враги оправились от своей паники, снова набрались храбрости, заставили свою конницу повернуть назад и начали нападать на арьергард нашей отступающей пехоты, мешая ему вернуться в лагерь. Заметив это, Цезарь приказал когортам повернуться и на середине поля возобновить сражение. Неприятель сражался так же, как и раньше, избегая рукопашного боя; а у Цезаревых всадников лошади были изнурены недавней скачкой, жаждой, утомлением, ранами, так что не могли быстро преследовать неприятеля и продолжать скакать; к тому же и день подходил к концу. Тогда Цезарь объехал когорты и конницу и, ободряя их, просил сделать еще одно, последнее усилие и не убавлять энергии, пока они не отгонят врагов за дальние холмы и не овладеют ими. Когда затем был дан сигнал и враги уже вяло и небрежно метали свои снаряды, он вдруг бросил на них свои когорты и эскадроны. В одно мгновение враги были без всякого труда прогнаны с поля, затем сбиты с холма, и наши, пробыв там некоторое время, в полном боевом порядке медленно возвратились к своим укреплениям. Но и противники, встретив дурной прием, теперь наконец устремились к своему лагерю.
Когда, таким образом, сражение было прервано, от противника перебежало к Цезарю много всякого народа и, кроме того, было захвачено много неприятельских всадников и пехотинцев. От них он узнал о намерениях врагов, именно о том, что они сделали эту попытку наступления в расчете произвести полное замешательство малочисленных легионеров-новобранцев небывалым и необычным родом сражения, а затем окружить их конницей и уничтожить, как это было с Курионом. Лабиэн говорил на солдатской сходке, что он поставит противникам Цезаря такую массу вспомогательных войск, что цезарианцы даже в случае победы утомятся от одной только резни и затем будут побеждены. Действительно, он был слишком самоуверен, во-первых, потому, что, по дошедшим до него слухам, в Риме взбунтовались легионы ветеранов и не желали отправляться в Африку; кроме того, он продержал своих солдат в Африке целых три года и этим развил в них привычную верность себе; далее, он располагал громадными подкреплениями, состоящими из нумидийской конницы и легковооруженной пехоты; наконец, после поражения и бегства Помпея Лабиэн перевез с собой из Бутрота германских и галльских всадников, а затем набрал на месте отряд из людей смешанного происхождения, вольноотпущенников и рабов, вооружил их и научил ездить с уздой. [Кроме того, были вспомогательные войска от царя, бесчисленная конница со ста двадцатью слонами и затем двенадцать легионов, набранных из людей всякого рода.] Вполне надеясь на эти силы, Лабиэн с тысячью шестьюстами галльских и германских всадников и с восемью тысячами нумидийцев без узды с прибавлением вспомогательного отряда Петрея, состоявшего из тысячи шестисот всадников, из четверного количества легковооруженных пехотинцев и многочисленных пеших и конных стрелков и пращников, накануне январских Нон, на шестой день после высадки Цезаря в Африке, дал Цезарю на ровном и открытом поле сражение, которое продолжалось с пятого часа дня до захода солнца. В этом сражении Петрей был тяжело ранен и оставил строй.”
Аппиан, “Гражданские войны”, 2.95
Битва при Руспине
Справедливости ради, стоит упомянуть, что Аппиан расценивает Битву при Руспине как поражение Цезаря. Но в отличии от Красса и Куриона Гай Юлий Цезарь не лишился головы, а сохранил армию и выйиграл кампанию:
“…Цезарь приготовился к бою у лагеря Сципиона, считая, что выгодно сражаться с врагом в отсутствии его полководца. Ему противостояли Лабиен и Петрей, помощники Сципиона, они одержали над Цезарем большую победу, обратив в бегство его войско и преследуя его с гордостью и презрением до тех пор, пока раненная в живот лошадь не сбросила Лабиена. Лабиена тотчас унесли его телохранители, стоявшие со щитами возле сражающегося. Петрей, полагая, что войско оказалось при испытании на высоте и что он сумеет одержать победу, когда захочет, не стал продолжать начатое преследование и сказал: “Не будем отнимать победу у нашего полководца Сципиона”. Остальное было делом счастья Цезаря: когда враги, как казалось, могли победить, победители сами внезапно прекратили сражение. Передают, что во время бегства своего войска Цезарь приставал ко всем воинам, чтобы они повернулись, кого-то из несущих «орлов» — самые главные знамена у римлян — Цезарь повернул своей рукой и вновь направил вперед, пока Петрей не повернул обратно, а Цезарь охотно вновь отступил. Таков был результат первого сражения Цезаря в Африке.”
После битвы при Руспине Гай Юлий Цезарь вскоре разбил помпеянцев в Африке в битве при Тапсе.
Все-таки нельзя прямолинейно сравнивать Карры и Руспин, Парфянский лук, мягко говоря, сильно превосходил по боевым качествам нумидийские дротики. Стрелы много легче метательных копий – боезапас у парфян был на порядок (если не больше) значительнее. Наконец, у парфян было то, чего не было у Лабиена – катафракты. Будь что-то подобное при Руспине, голова Цезаря вполне могла к концу дня оказаться на пике. Сходство двух битв лишь в том, что против римской тяжелой пехоты сражались стрелки. Но парфянские стрелки – куда круче и опаснее легких нумидийцев.
1. Именно Лабиену с парфянскими катафрактами и с парфянскими луками римляне (Вентидий) надрали задницу: http://strategwar.ru/articles-wargame/nastolnyj-vargejm-parfyane-protiv-legionov
2. Сравнение я провел не по оружию, а по обстановке и поведению полководцев. Армии Красса и Цезаря в степи\пустыне в окружении привычных к таким условиям степняков. Но Красс дергается, сначала сын его теряет голову в прямом и переносном смысле, а потом у Красса опускаются руки, а Кассий с конницей бежит. Солдаты не верят в полководца. И сравните с поведением Цезаря. Цезарь вытащил армию. Как много раз он это делал: при Алезии, Диррахии, Александрии…
Сын ведь теряет голову не просто так, а пытаясь провести контратаку. Прием вполне в стиле Цезаря. Да и по поводу “дергается” мы знаем откуда? Из рассказов выживших офицеров Красса. Которые, естественно, все валят на своего мертвого командующего, как немецкие генералы на Гитлера.
Да и условия в этих битвах были разные. Да, Надрали задницу и Лабиену, и катарфрактам, но при совсем других обстоятельствах. Мы же рассуждаем об условиях при Руфине. Там наличие конных лучников и ударной конницы решило бы дело в пользу Лабиена с высокой долей вероятности. Допускаю, что при Каррах Цезарь сумел бы добиться бОльшей управляемости войск и не был бы принужден на переговоры с Суреном. Может быть, ему бы удалось спастись с частью армии. Но не более. Какие были варианты действий? При всем многообразии они сводятся к трем: 1) отступать немедленно 2) сражаться на месте 3) атаковать. Красс честно испробовал все три. Глянув на то, как вообще в своей жизни сражался Ццезарь, имею основания полагать, что до первого варианта он бы тоже дошел только перебрав два следующих. Закономерно потеряв и солдат, и время. Хотя, у Цезаря была штука, которой не было ни у Красса, ни у Лабиена – невероятное, просто сумасшедшее везение. Ему по жизни не повстречался толковый противник. Помпей – просто распиареный неудачник (мог добить Юлия после Диррахия и не стал), Лабиен – не дотягивает тактически, Верценгеторикс- просто варвар, ничего сверх этого. А вот Марку достался Сурен, который точно знал, что может, а чего не сможет никогда. Который своим численно уступающим войском сумел навязать римлянам именно такой бой, в котором они были слабее всего. Весьма удачный исход Руфина – это заслуга не столько полководческих способностей Цезаря, сколько его везения.
Я думаю, Цезарь бы стал отходить. Даже Антоний сумел вывести армию из парфянского похода. Юлиан, если бы не погиб, вывел бы армию от сасанидов. Да вобщем она и так вышла.
А контратаковать конных лучников – занятие мало перспективное. Хотя конечно, если бы у нумидийцев были луки и катафракты при Руспине Цезарю пришлось бы тяжелее.
Думаю,Цезарь не был бы тем Цезарем ,которого мы знаем как весьма хитроумного ,а не только честолюбивого,подобно Крассу ,и пресловутую хитрость которого часто принимают за везение,тот ,всем нам известный Цезарь никогда не позволил бы себе удовольствия быть втянутым в такую авантюру ,как Каррский разгром,показавший все “величие” Красса ,как стратега-быть может красиво,но бесполезно .